Бесконечное, болезненное, тягучее изумление до сих пор ощущается, если смотреть на Украину. Как вам там, бывшие братья, как вы вообще там спите, едите, ходите по земле?
Одесса, 2 мая 2014 года. Ничего не забудем, никого не простим…
Мир тогда однозначно кончился. Мы узнали тогда об этом не сразу, мы тогда с друзьями, как и многие другие, были в лесу, ничего плохого случиться не могло, была весна, майские, молодость, все хорошо.
Потом – звонили. Читали. И не верили, никак не верили, такого не могло быть. Больше сорока человек. Их, несогласных, загнали в Дом Профсоюзов и сожгли. И стала война.
Бесконечное, болезненное, тягучее изумление до сих пор ощущается, если смотреть на Украину. Как вам там, бывшие братья, как вы вообще там спите, едите, ходите по земле? Как вы дышите, ритуально зажарив людей, принеся их в жертву своим придуманным смыслам, чтобы эти смыслы ожили, напитавшись чужой кровью? Да, вот эти смерти были нужны, чтобы призрак украинской самостийности, одряхлевший беззубый призрак, стал живым. Крови «онижедетей» майдана ему не хватило, нужна была кровь чужака, чтобы повязать ею, сплотить ею. Шло тяжело. На Майдане начали убивать милиционеров, в Харькове застрелили двоих антифашистов, но все-таки туго как-то, со скрипом, с сомнениями.
А потом – весенний солнечный день, и безумие толпы, и запах жареного мяса, и все, нет дороги обратно. Вот она, сакральная жертва для обезумевшей Украины, все. После этого для свидомого украинца, какими бы высокими душевными качествами он ни отличался бы в прошлой жизни, почти не стало вариантов признать: «Я был неправ, я ошибался». Не стало – потому что для этого пришлось бы сознаться, что эти сорок четыре сожженных заживо человека, они и на его совести тоже. Почти – потому что мучительное покаяние все-таки возможно.
Но для других это тоже стало точкой невозврата. Потому что простить такое, смириться с тем, что зло вернулось и окрепло, ходит рядом с нами и ритуально жрет людей, — ну, это очень крепкими нервами нужно обладать, чтобы смириться. Или очень основательно зацикливаться на себе и своей жизни, в которой, конечно же, ничего подобного никогда не случится.
Да, они так думают, те, кто отстраняется: со мной ничего подобного не случится, никто не загонит меня с семьей в горящий дом, никто не подожжет и не будет хохотать, глядя, как я задыхаюсь, ничего подобного не будет, потому что я хороший, хороший, хороший, а эти сами были виноваты.
Только нет, мир кончился, и теперь, как ты ни закрывай лицо руками, — реальность от этого не пропадет. Это война, это то, что теперь в любой момент может случиться с тобой.
Но киевляне, конечно, могут смеяться над «жареными колорадами» и верить, что с ними этого не случится, потому что они хорошие, они не делают глупостей, они истребили нечисть в своем доме, и поэтому у них нет войны.
Они ошибаются.
Комментарии (0)